Оренбурженка Наталья БЕРЛОВА уехала из России работать сначала в США, а потом в Англию. Она стала первой женщиной полным профессором математики в одном из древнейших вузов в мире - в Кембридже - за 8 веков его существования. Наталья совместно с другими учёными доработала теорию нобелевского лауреата Льва Ландау и разгадала природу квантовых вихрей в сверхтекучей жидкости. Учёный рассказала нам о трудностях, которые испытывают современные женщины в науке, идеальной школе и гаджетах будущего.
Квантовая революция
- Наталья, почему за 800 лет в Кембридже до Вас не было женщин-профессоров математики? Это проблема дискриминации или дело в чём-то другом?
- Нет, это не та дискриминация, о которой мы привыкли говорить. Это вполне естественная закономерность, ведь многие семейные заботы о доме и детях ложатся именно на женские плечи. И женщинам-учёным сложно выключить голову в пять часов вечера и пойти забирать детей из сада или учить с ними уроки. Научная задача всё время с тобой, даже ночью... А если в семье оба супруга учёные? Так чаще всего и бывает. Одно время мы с мужем оба работали в Кембридже, но наши университеты находились за океан друг от друга - я в Англии, он в США.
В некоторых странах, например в Штатах, пытаются решить эту проблему: университеты, чтобы заполучить специалиста, находят место и для его супруга. Такого человека называют «прицеп», и даже если он великолепный учёный, его всегда будет преследовать то, как он сюда попал. В Англии же наоборот, смотрят лишь на достижения, на научный вклад и не делают никаких уступок для членов семьи. Что правильнее, не знаю. Но проблема есть.
- Расскажите о Вашем прорыве в изучении квантовых вихрей?
- Мы создали новую математическую конструкцию, включающую в себя теорию сверхтекучести Ландау, за которую он получил Нобелевскую премию в 1962 году, и квантовые эффекты (вихри), которые ещё не были открыты, когда Ландау создавал свою теорию. Вихри двигаются внутри сверхтекучей жидкости: разделяются и снова сливаются, формируя связки и переплетения, и подчиняются законам не классической, а квантовой механики. Было много попыток подправить теорию Ландау, но описать движение и видоизменение квантовых эффектов удалось лишь нашей команде. Мы не знаем пока, большой это прорыв или нет, мы просто взглянули на проблему с другого угла.
- Обычных людей, не учёных, всегда интересует прикладная сторона любых открытий. Уже можно предположить, как Ваши исследования будут использоваться на практике?
- Пропустив несколько шагов, можно кое-что предположить. Проблемы сегодняшней электроники заключаются в достижении максимальной скорости работы. Электроны, на основе которые сейчас работает почти вся электронная техника - маленькие, но медленные частицы. Распространяться по металлу быстрее они уже не смогут, предел достигнут. Существуют другие частицы - фотоны - частицы света, они очень быстрые, но очень большие и в наноустройства их не поместишь. Поэтому возникла идея строить новые материалы на основе соединения электрона и фотона. Новые виртуальные частицы могут лечь в основу нового поколения электронных приборов. А это значит, что устройства, датчики, лазеры и многое другое будут сверхчувствительными, информация будет передаваться быстрее.
Куда пропал престиж
- Вы были аспирантом в МГУ, но защитились уже в США, и работу вели за границей. Есть ли разница в организации научной деятельности в Росси и за рубежом?
- Я понимаю мотивацию реформирования РАН - прийти к западному образцу. Мне нравится западная наука, это гибкая система организации, где каждый может найти свою идею и заниматься интересующей проблемой. Учёные все разные: кто-то настроен на создание больших исследовательских групп, кто-то на работу лишь с листом бумаги. Наука должна быть разной - и на базе небольших университетов, и в крупных академических центрах.
- Как вы думаете, если бы Вы в 90-х не уехали за границу, вы смогли бы достичь в России той ступеньки, сопоставимой с Вашей сегодняшней?
- Однозначно нет. Начальные условия были не те. 20 лет у нас целенаправленно душили и уничтожали науку. В этой сфере остались только те, кто не смог никуда уехать или кто смог встроиться в систему. Многие мои друзья-учёные тогда выбирали: остаться в университете или пойти мыть окна и полы. Те условия были несовместимы с занятием наукой. Я могу себе представить, каких усилий стоило сохранить некоторые лаборатории. Но сейчас я хотя бы вижу, что какие-то выводы сделаны и есть положительная динамика. Хочется в этом поучаствовать и помочь.
- Но и сейчас «утечка умов» не прекратилась?
- В России по-прежнему нет адекватных условий для науки. Засилье бюрократии, драконовские условия для закупки реактивов и оборудования, учёный постоянно должен доказывать, что он не вор. Но самое главное, потерян престиж профессии учёного. Во время одного из моих приездов в Россию я встретила свою бывшую учительницу. Узнав, что я работаю учёным в Англии, она меня спросила, не чувствуют ли я себя человеком второго сорта. Я очень удивилась и смеясь ответила: «я профессор Кембриджского университета, в английской иерархии выше меня только королева». В России же все по-другому.
- Насколько сильны различия в высшим образованием в Европе и России?
- Кембридж - не совсем показательный в этом отношении университет. К нам ведь попадают лучшие из лучших, «сливки». Чтобы пройти к нам, ученик должен ещё в школе доказать, что он этого достоин. Мы интервьюируем будущих студентов еще до экзаменов в школе, тестируем, оцениваем. И часть из них приглашаем на летний трёхчасовой экзамен, сообщая, что они пройдут, достигнув такого-то уровня. И самое интересное, что этот уровень устанавливается для каждого индивидуально. Если мы знаем, что ученик пришёл из хорошей частной школы, то и требуем от него большего. И наоборот, если приходит выпускник государственной школы, получивший меньше знаний, но талантливый и мотивированный, мы снижаем планку. И эти дети «выстреливают» при должном образовании.
- И работают на благо этой страны?
- Наука - интернациональное понятие. Ещё Чехов говорил: «Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения; что же национально, то уже не наука». И всё же, когда страна создает хорошие условия для учёных и это приносит результаты, она становится в ряд развитых держав. А что такое сильная наука? Это целый комплекс - от хороших школ, учеников и преподавателей, до старт-апов и бизнес идей. В науку стоит вкладываться, она ведёт за собой прогресс.
Антикризисный опыт: как справиться с новыми условиями рынка 
Оренбургский учёный - о коллегах, открытиях и статусе науки 
Уроки для будущих бизнесменов 
История «18+». Зачем нужен единый учебник и чем опасны дилетанты? 
Как древние традиции могут спасти современные семьи?