21 декабря (1 января 1797 года по новому стилю) 1796 года, 220 лет назад, родился магистр философии, поэт и исследователь Томаш (Фома Карлович) Зан, сосланный в Оренбургскую губернию в ноябре 1824 года за участие в тайном политическом обществе. Здесь он занимался естественнонаучным изучением Оренбургского края, был устроителем и смотрителем музея при Неплюевском военном училище, основанного Оренбургским военным губернатором П.П. Сухтеленом (ныне - Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей).
В архивных документах об образовании и службе Томаша Зана сообщается: «1805 года сентября 1 дня поступил в Минскую губернскую гимназию, из коей выпущен в 1812 году. …До 1815 года продолжал учение в школе Молодечанско-Виленской. 27 сентября 1815 года определился студентом по факультету физико-математическому в Императорский Виленский университет, где в 1816 году
26 июня удостоился степени кандидата философии, а в 1823 в феврале месяце признан достойным степени магистра философии, в 1822 и 1823 годах исправлял должность секретаря при инспектировании школ Виленской, Витебской и Могилевской губернии».
В октябре 1817 года Томаш Зан и студенты Виленского университета Иосиф Ежевский, Франциск Малевский (сын ректора университета), Ян Чечот, Онуфрий Петрашкевич и будущий польский поэт-романтик Адам Мицкевич основали в Вильнюсе тайное просветительское и политическое общество «филоматов» - «друзей науки». В 1820 году филоматы учредили еще два общества – «лучезарных» и «филаретов» («любителей добродетели»). Деятельность обществ прекратилась в 1823 году после массовых арестов студентов и преподавателей.
В историческом очерке члена Оренбургской ученой архивной комиссии, священника Н. Модестова «Магистр философии Фома Карлович Зан в Оренбурге», опубликованном в «Трудах Оренбургской ученой архивной комиссии» в 1917 году, подробно описаны данные события: «В квартире университетского студента Янковского был найден список членов какого-то литературного и нравственного общества. Подозрение пало на многих. …Тогда были арестованы: Чечот, Ежевский и Мицкевич, а потом, вследствие показания Янковского, взяты под стражу все филареты и филоматы и заключены в Базилинском монастыре. Только Зан, как главный организатор филоматов и филаретов, открыто принявший на себя всю вину, чтобы спасти товарищей, содержался отдельно от других, под боком следственной комиссии, в губернаторском дворце.
По приговору следственной комиссии, утвержденному самим государем 14 августа (здесь и далее даты указаны по старому стилю) 1824 года, одиннадцать филоматов и девять филаретов за распространение пагубных учений были удалены из польских губерний и предоставлены в распоряжение министра народного просвещения для определения в училища отдаленных губерний до тех пор, пока не получат разрешения вернуться на родину. Но Зан, Чечот и Сузин кроме того должны были подвергнуться аресту и выдержать содержание в крепости; первый в течение года, а двое последних по шести месяцев».
Томаш Зан был отправлен в ссылку в Оренбургскую губернию, где, по свидетельству архивных документов, «выдержав целый год аресту, оставлен на жительство». Следует отметить, что местом жительства Зана власти избрали не окраину губернии, а саму губернскую столицу – город Оренбург.
В очерке Н. Модестова о пребывании Томаша Зана в городе Оренбурге рассказано следующее: «В Оренбурге он начал давать частные уроки, которые, хотя оплачивались тогда очень дешево (10-12 копеек в месяц с человека), но, тем не менее, все-таки могли служить некоторым подспорьем к т.н. «кормовым деньгам», отпускавшимся на содержание привилегированных ссыльных поляков в размере одного рубля в сутки. …Давая уроки, он, в то же время, не пропускал ни одного удобного случая, чтобы заняться геогностическими и ботаническими изысканиями в Оренбургской губернии».
Научно-просветительская деятельность Зана привлекла внимание Оренбургского военного губернатора Павла Петровича Сухтелена. В 1830 году, по предписанию П.П. Сухтелена, Томаш Зан зачислен на службу в Оренбургскую пограничную комиссию, а в январе 1831 года определен «устроителем музеума при Неплюевском военном училище с жалованьем по шесть сот рублей в год из суммы, на сие училище отпускаемой».
Уже в 1833 году в оренбургском музее, по данным Н. Модестова, находилось на хранении следующее количество предметов: «Геогнозии - 792, ботаники – 1 575, зоологии – 443; книг: восточных – 5, разных – 35; рукописей: русских – 4, восточных – 3; произведений живописи и гравировки – 9, и портретов – 9. Сверх того, в музеуме имелись записки о метеорологических наблюдениях в Оренбургской губернии».
Об успешном выполнении Заном возложенных на него обязательств можно судить потому, что 15 декабря 1832 года государь император, «вследствие представления Оренбургского военного губернатора, графа Сухтелена, всемилостивейшее пожаловать соизволил Фому Зана, находящегося на службе при оренбургском музее, в XIV класс».
О своем повышении Томаш Зан отзывался восторженно: «…Награду сию принял я как дар прощения и возвращенной монаршьей милости, ставившей меня наравне со всеми верноподданными, открывающей мне дорогу к одинаковым с оными заслужениям и придающей милостивому забвению дело об академическом обществе филаретов…».
Свою частную жизнь в Оренбурге Зан описывал достаточно размеренной: «…Дома всегда занят какими работами службы или трудами литературными; отдохновения и развлечения искал я то в визитах по делу или долгу почтения, то в общественных забавах. Такому порядку времени следовал я зимою и осенью, а на весну и лето отправлялся на горы».
Однако, осенью 1833 года Томаша Зана ждали новые испытания. 26 октября 1833 года он был арестован и помещен на гауптвахту по доносу мещанина А.Е. Старикова, основанному на словах польского ссыльного Людвига Мейера.
Донос, поступивший в адрес оренбургского коменданта, генерал-майора Р.Г. Глазенапа, гласил: «На 26 число сего октября месяца в 12 часов ночи, содержащийся со мною в оренбургском тюремном замке, в одной комнате, польской нации рядовой Людвиг Мейер, между различными разговорами мне объявил, что служащие в оренбургских линейных батальонах № 2 и 3 польской нации нижние чины, со дня прибытия их в город Оренбург, будучи огорчены несчастным последствием польской революции, положили между собою непоколебимое намерение сделать как в городе Оренбурге, так и по всей линии, мятеж. Главными предводителями их были: иностранец Зан, неизвестный по имени иностранец, Виткевич, польской нации служащий в оренбургский батальоне, разжалованный офицер и другой служащий здесь в топографии.
Мятеж начать сии главные возмутители со всеми рядовыми польской нации предположили делом на сей, текущей неделе в предназначенный ими день, в первом или во втором часу ночи, таким образом: разделяясь на пять или более партий сделать в значительных домах нападение и, во-первых, лишить жизни оренбургского военного губернатора (Василия Алексеевича Перовского, сменившего скоропостижно скончавшегося П.П. Сухтелена), дивизионного и бригадного командиров, ваше превосходительство, господина полицеймейстера, плац-майора и других чиновников, которые им будут только противиться.
…Незадолго перед сим иностранец Зан выпросил позволение вояжировать по Оренбургскому краю под видом ботанических занятий и узнания о минералах, а настоящая его цель есть та, чтобы всех служащих по Оренбургской линии польской нации и другого звания нижних чинов преклонить и утвердить к непоколебимому мятежу, о чем они и прежде были сведомы и на все согласны».
Архивные документы свидетельствуют, что подозреваемые были арестованы в тот же день: «…Тотчас были взяты под караул: чиновник 14-го класса Зан, бухгалтер Оренбургской пограничной комиссии Сузин, портупей-прапорщик Виткевич, унтер-офицеры Ивашкевич, Ковальский, Хенцинский, рядовые Пилавский, Каландовский и Бернатский; занимаемые же первыми пятерыми квартиры были запечатаны … и приставлены часовые, а на другой день, то есть 27-го числа был сделан обыск в квартирах: Зана, Сузина, Виткевича, Ивашкевича и Ковальского, …найденные же при сем обыске разные бумаги, писанные на русском и иностранным языках, по словесному приказанию господина командующего корпусом были вручены для переводу господину Далю, от которого и представлены на рассмотрение Его превосходительства».
По Указу Оренбургского военного губернатора В.А. Перовского от 29 октября 1833 года для выяснения всех обстоятельств дела была образована следственная комиссия, в состав которой вошел, в том числе, и будущий классик русской литературы адъютант В.А. Перовского по особым поручениям Владимир Иванович Даль.
Кроме того, губернатор «предложить изволил, что все из поляков и других, на коих падет подозрение или будут участниками в заговоре, должны быть по предварительном ему докладе немедленно арестованы и содержаны порознь друг от друга под строжайшим наблюдением, чтобы они лишены были всех средств сообщения между собою и не могли бы и знать, кто из них арестован…».
На допросе 1 ноября 1833 года Томаш Зан показал: «Что я не мог иметь и действительно не имел никаких намерений нарушать общественное спокойствие, могут удостоверить следующие обстоятельства. Имев счастие вступить в службу по собственному желанию и выбору, под начальством столь благодетельного графа Сухтелена и продолжать оную под достойным его наследователем, облеченным высокою доверенностью Его Императорского Величества, поставлен я на дороге всех возможных выгод службы. Занимаюсь поручениями и предметами самыми приятнейшими моему расположению природному и науками приобретенному. Пользуюсь милостивым вниманием начальства и нахожусь беспрестанно на виду оного: пользуюсь хорошим мнением и благорасположением всего высшего общества в Оренбурге, в коем судьба велела мне находить новую родину, в коем созрели чувства, способные основать меня навсегда в сим городе.
…Первейшими особами, коих извет (донос) наименовал на лишение жизни, обласкан я и облагодетельствован. …За все это чистосердечно благодарен по возможности и словом и делом. Сколь бескорыстные, сколь любящие имел я виды в предметах, касающихся общей пользы сего края, доказывают и мои записки, подаваемые графу Сухтелену как зрелый плод наблюдений и размышлений, и остающиеся недоконченными в моих бумагах начертания. Все труды мои, коими наполнялись всякие минуты здешней жизни, отпечатлены привязанностью равною до края и до обязанностей службы, коею так улучшалася участь моя. …О, никогда я не изменил имени честного поляка, доброго человека и ревностного и верного слуги Его Императорского величества!
…Несправедливость и невероятность взведенного на меня доносу можно также видеть и в том, что мне именует главным предводителем мятежа. Известно, что я никаких не имею ни сведений, ни опытов в военном искусстве, не умею владеть ни лошадью, ни оружием, не упражняю сил своих гимнастикою, не привычен переносить трудов и неудобств походов. Медленно и трудно текут мои размышления и речи, робкий мой голос и весь характер, слабое тело, пугливое сердце. Один взгляд пристальный на меня, достаточный снять с меня сие невероятное нелепое и безрассудное предводительство. Я уверен, что столько возбуждаю чувствований об доброте моей и благоразумии, сколько нужно для недопущения к себе подлых и вздорных, а тем паче сумасбродных и злодейских предложений».
Очень скоро выяснилось, что донос ничем не подтвердился. В рапорте Оренбургского военного губернатора В.А. Перовского военному министру Российской империи графу А.И. Чернышеву, датированном 14 ноября 1833 года, указано: «Действия комиссии продолжаются уже две недели и, хоть оные не проведены еще к окончанию, обнаружилось, что донос Мейера совершенно ложен; никаких признаков заговора, а равно ничего подозрительного, в бумагах не найдено».
После оправдания и освобождения Томаш Зан вернулся к службе и продолжил исследовательскую деятельность, занимаясь ботаникой и геологией.
Летом 1834 года В.А. Перовский командировал Зана с экспедицией в степь для поисков месторождений золота. Командовал отрядом полковник А.А Жемчужников; Зан руководил работой золотоискателей.
В донесении В.А. Перовскому от 4 июля 1834 года Томаш Зан описывал все подробности похода: «Речка Синташ. Перейдя воображаемый хребет, известный под именем Кари Уба, который есть продолжение гор Карагайских, имели мы ежедневно сильные ветры днем, и холодные ночи, которых температура понижалась до +3. С двадцать осьмого на 29-ое число прошедшего месяца термометр поутру стоял ниже точки замерзания на четыре градуса, а травы и телеги покрыты были инеем до восхождения солнца. Сего же дня был дождь, без которого ни один почти день не бывает: что если приятно для нашего похода, то весьма не благоприятствует собиранию растений, а более всего - насекомых».
О том, насколько успешным в исследовательском плане оказался для Томаша Зана этот поход, можно судить по его письму, адресованному правителю канцелярии Оренбургского военного губернатора Акиму Ивановичу Середе от 26 октября 1834 года, написанному уже в Оренбурге: «Милостивый государь, Яким Иванович! Другая уже проходит неделя, как я страдаю болезнью, которая не дозволяет мне выходить из дома и еще столько же времени, по мнению докторов, продолжится мое заключение. Занимаюсь составлением подробного отчета из способу и последствий моих занятий в степи Киргизской, к чему необходимо нужно мне сравнивать горнокаменные породы, служившие для меня путеводством в разысканиях песков золотосодержащих. Собрание таковых камней, хорошо уложенных в четырех ящиках, сдал я на руки господина коменданта Троицкой крепости, 6 августа, с просьбою о препровождении оных в Оренбург вместе с одним ящиком растений и насекомых, на имя Его превосходительства господина военного губернатора. Часть горнокаменных пород переслал я по возможности в крепость Степную, и сия часть прибыла в Оренбург в самом несчастлившем виде, и находится теперь в кабинете Василия Алексеевича: другую часть оставил я при геодезическом отряде полковника Жемчужникова, которые, слышу, переданы коменданту крепости Орской. Один только ящик с минералами, который оставался в Кизыльске благополучно мне доставлен; почему осмеливаюсь просить покорно вас, Яким Иванович, о способствовании, посредством коего мог бы я получить прочие горнокаменные породы, которые я собирал в степи киргизской, а которые теперь желал бы я рассмотреть все вместе, и привести оные в порядок достойный внимания Его Превосходительства. Если все упомянутые ящики уже прибыли и находятся у него, то я прошу вас, при случае напомнить Василию Алексеевичу, что я бы желал иметь оные у себя на некоторое время, какое нужно на приведение их в надлежащий порядок, и по получении на сие Его соизволения, препроводить сии камни на мою квартиру: если же еще по сие время остаются или в Троицкой, или в Орской, то сделайте одолжение вытребовать оные и понудить к скорейшему их доставлению ко мне в Оренбург».
В начале октября 1834 года министр финансов Российской империи, граф Егор Францевич Канкрин письменно обратился к Оренбургскому военному губернатору В.А. Перовскому с просьбой сообщить о результатах работы экспедиции: «Принося Вашему Превосходительству искреннюю мою благодарность за уведомление Ваше от 13-го минувшего сентября № 683 относительно положения дела о переносе части Оренбургской линии в киргизскую степь и о сделанном Вами распоряжении к рекогносцировке того края, я долгом поставляю с моей стороны уведомить вас, милостивый государь, что мне весьма любопытно и приятно будет узнать о последствиях оной рекогносцировки, и особенно в отношении к лесам, поселению казенных крестьян и минеральным богатствам; и посему я с удовольствием буду ожидать от Вас дальнейших по сему предмету сведений».
26 декабря 1834 года В.А. Перовский в ответном послании просит Е.Ф. Канкрина «…принять снисходительно сии сведения, хотя оные, быть может, и не вполне удовлетворительны, ибо составлены не горным офицером, но чиновником, непривычным к подобным занятиям».
О том, как высоко сам В.А. Перовский оценил геологические и ботанические труды Томаша Зана, говорит тот факт, что в начале 1835 года В.А. Перовский представил его к повышению в чине. Ходатайство было удовлетворено: Томаш Зан стал чиновником 10 класса.
Документы, освещающие результаты работы экспедиции, были отправлены Е.Ф. Канкрину 7 февраля 1835 года и препровождены письмом В.А. Перовского: «Милостивый государь, Граф Егор Францевич! Я имею честь препроводить на усмотрение Вашего Сиятельства геогностическую карту и описание степного участка, заключающегося между Орскою крепостью и Березовским отрядом…». При этом В.А. Перовский нашел нужным упомянуть о заслугах в этом деле Томаша Зана: «В поощрение трудов занимавшегося сим предметом чиновника 10-го класса Зана, я просил бы покорнейше Ваше Сиятельство не оставить исходатайствовать ему Всемилостивейшего денежного вознаграждения тысячи пятисот рублей ассигнациями».
Ответ Е.Ф. Канкрина В.А. Перовскому датирован 20 февраля 1835 года: «Вследствие ходатайства Вашего Превосходительства о награждении чиновника 10 класса Зана за составленное им геогностическое описание, я входил с докладом Государю Императору и Его Величество Высочайше повелеть соизволил наградить г. Зана 1 500 рублями из сумм Государственного казначейства».
Об окончательном решении о награждении Зана Е.Ф. Канкрин уведомил Оренбургского военного губернатора 15 марта 1835 года: «…Предписано Оренбургской казенной палате об отпуске по требованию Вашего Превосходительства для выдачи в награду служащему при Вас чиновнику 10 класса Зану из 1 500 рублей, за вычетом 10 %, остальных 1 350 рублей».
В рапорте Оренбургского уездного казначейства Оренбургскому военному губернатору В.А. Перовскому указано, что 25 марта казначейство «отпустило чиновнику 10 класса Зану всемилостивейше пожалованные деньги».
До 1837 года Томаш Зан продолжал работать смотрителем оренбургского музея. В начале 1837 года в результате реорганизации музей при Неплюевском военном училище перешел из ведомства края в ведомство военно-учебных заведений. В связи с этим было принято решение, что музей должен возглавить один из учителей училища.
По ходатайству В.А. Перовского Томаш Зан покинул Оренбургский край, получив разрешение жить в Санкт-Петербурге, где занял должность библиотекаря в Горном институте. Через четыре года Томаш Зан вернулся на родину...
Ханука: иудеи отмечают праздник света 
Святки: от Рождества до Крещения 
Анна ЖУРАКОВСКАЯ: Кому в России мешают праздники, или Почему французы до сих пор празднуют День взятия Бастилии? 
Вселенские бабьи именины, Вера-Надежда-Любовь 
Могила с двойным дном. Что скрывают сарматские курганы?