Бойцы спецназа узнаваемы моментально. Тяжёлая экипировка, бронежилеты, шлемы, в руках – автоматы, на лицах – маски. Они возникают будто из неоткуда и так же внезапно могут скрыться. Их появление почти всегда вызывает смятение и трепет, ведь оно является сигналом, что ситуация гораздо серьёзнее, чем кажется. Но при всём при этом если о работе полиции и военных рядовые граждане имеют порой наглядное представление, то о спецназе больше привыкли судить по фильмам и отрывкам из телерепортажей. Чтобы немного прояснить, кто же служит в отрядах специального назначения, корреспондент «АиФ в Оренбуржье» встретилась с ветераном службы, офицером СОБР (в отставке), Олегом Камышановым. Интервью состоялось в преддверии Дня солидарности в борьбе с терроризмом.
Садисты – за дверь!
- Олег Викторович, обычно говорят о том, что сотрудником правоохранительных органов может стать человек, крепкий не только физически, но и психически. Наверное, для спецназа существует ещё более строгий отбор?
- Конкурс среди тех, кто собирается вступить в ряды спецназа, действительно очень строгий. Но он полностью себя оправдывает. Спецназу нужны сильные волевые люди, и при этом – без садистических наклонностей. Не раз бывали случаи, когда кандидату отказывали не по состоянию здоровья, а сугубо из-за его личностных качеств. Ведь правоохранители полностью отвечают за то, что происходит во время спасательной операции или штурма. В данной ситуации ни одна пуля не может быть выпущена случайно, равно как и ни один удар или перехват не производится без предварительного согласования. Из личного опыта скажу, каждую нашу операцию мы снимали на камеру, чтобы затем отсмотреть полученный материал и сделать выводы: не было ли допущено ошибок и не переступил ли кто черту дозволенного?
- Вы лично сталкивались с нештатными ситуациями, когда вдруг операция шла не по плану?
- Для меня таким запомнился случай в 90-е годы в Новотроицке. Тогда восток области был настоящей Меккой преступного мира Оренбуржья. Наша группа отправилась по адресу: оказалось, что один из жителей начал чудесить, и в конце концов захватил в заложники своих соседей. Дело было днём, в квартире находились малолетние дети со своей бабушкой. Вести переговоры было трудно, так как он постоянно менял свои требования: сначала хотел, чтобы к нему лично приехала его мать, затем он перешёл к стандарту всех террористов: чемодан денег да вертолёт. Диалог длился несколько часов, затем начался штурм. У нас имелся подробный план квартиры, но когда спецназ проник в помещение через окно, оказалось, что хозяева возвели самовольную постройку и никого не поставили в известность. Поэтому в доме имелась дополнительная перегородка, и преступник затаился как раз за ней. Как только мы оказались внутри, раздался выстрел. За перегородкой мы обнаружили мёртвого террориста. Дети и их бабушка были сильно напуганы, но целы и невредимы. Я часто вспоминал этот случай, особенно, когда пошёл осваивать профессию специалиста по ведению переговоров.
Сила в словах
- Почему вы решили получить эту специальность?
- Мне предложили её освоить. По мере работы к нам всегда присматриваются, выделяя сильные стороны сотрудников. Я всегда легко находил общий язык с людьми, всегда был открыт и готов к диалогу. Умение говорить и строить диалог – это одно из ключевых. И мне предложили пройти соответствующие курсы. Отрасль эта была молода, но востребованная. И я согласился.
- Легко ли было учиться этому?
- Любая учёба сопряжена с трудностями. Но именно эта оставила очень своеобразные впечатления. Специалист по переговорам должен быть готов ко всему. К любому разговору, к любому собеседнику. И мы, ученики, заметили это по тому, как была построена наша учеба. В первый же день обучения наша преподавательница вызвала у нас чуть ли не шок: строгая, одетая в деловой костюм, на носу – очки, то есть прямо типичный учитель с карикатур студентов. Разговаривала она с нами сурово, чуть ли не оскорбляя, из-за чего все мы сначала ощутили глухое раздражение и даже гнев. Но больше всего нас удивило, когда на следующий день в класс вошла всё та же преподавательница, но уже в поношенном и выцветшем костюме, вид жалостливый и забитый, голосок едва слышно – прямо расплакаться можно! На третий – она же. Но уже в костюме путаны. И вот тут мы начали потихоньку отмечать особенности и что-то понимать… Всё окончательно стало ясно, когда в конце недели вдруг как снег на голову на нас свалилась контрольная: определить тип собеседника, используя знания, полученные на уроках, и соответствующие подходы к нему.
- То есть теория неразрывно связана с практикой?
- Именно. Как разговаривать с преступником? На типичном арго бандитов или стараться вызвать в них некие ассоциации и воспоминания? Кто должен вести переговоры? Мужчина, женщина, а может, ребёнок? Мы рассматривали разные роли. Но главное правило, которое, думаю, известно всем – заставь преступника сказать «да». Как только это слово прозвучало – пора ненавязчиво выводить его на уступки.
Страх – это база?
- С военными во все времена была связана поговорка «Рыцарь без страха и упрёка». Но учитывая, в каких операциях порой приходится участвовать, не могу не спросить: бывает ли спецназовцу по-настоящему страшно?
- Говорят, тот, кто не испытывает страха, тот мертвец. Я отношусь к группе сапёров, и, как известно, у нашей специальности есть своя притча: осторожный взрывотехник работает не меньше восьми лет, а наиболее аккуратный – до 15. Потому что восемь лет – это своего рода рубеж, когда сотрудник переходит в ранг профессионала и при этом не теряет бдительности. Это работа, в которой нет мелочей и нет ошибок. Страх – базовая эмоция. Но я сейчас сговорю не о том страхе, который вызывает дрожь в руках и лишает воли. Это переживание за других, за сослуживцев, которые идут следом за тобой, и чья безопасность зависит от тебя. То же самое касается и операций по захвату преступных групп или освобождению заложников. Каждый в отряде занимает свою позицию и жестко её придерживается. Мы не имеем права на ошибку и не имеем права на самовольничество. Группа захвата идёт на объект, чтобы обезвредить противника, каждый выполняет свою роль в чётко заученной отработанной последовательности. Снаружи остаются снайперы, которые следят за обстановкой. По периметру также стоит отдельная группа на случай бегства преступников. И у каждого в голове выученный наизусть основной план «А», план «В», план «С» и так далее – то есть множество комбинаций, которые учитывают все возможные варианты развития ситуации. Главное для нас – спасти людей, когда речь идёт о захвате заложников.
- Спецназ порой сопровождает других правоохранителей в рейдах. Часто ли бывает так, что преступники пытаются оказать сопротивление?
- Ну, оказать сопротивление человеку с оружием и в бронежилете достаточно сложно! Если речь идёт о наркоторговцах или владельцах игровых притонов, то, как правило, они стараются не совершать лишних телодвижений. На самом деле люди в своём обычном состоянии, не затронутом влиянием наркотиков или любых других веществ, почти не оказывают сопротивления. Совсем другое – пьяные или террористы. Первые просто не могут дать отчёт своим действиям, а вторые… Вторые чувствуют, что в любом случае обречены, и тем самым пытаются сделать некое «шоу» хотя бы из своей смерти.
- В каких командировках вы бывали и сколько они длились?
- Мои самые длинные командировки – это, конечно, Чечня. Я был и в первой, и во второй кампании. Они становились все длиннее: вначале мы ездили на 45 дней, а затем – на полгода. Конечно, говорить об этом достаточно сложно – у нас свои воспоминания, которые, вероятно, не каждому будет легко понять. Могу сказать так: в минуты опасности, когда вы находитесь в полностью разрушенных городах, терпите лишения, вы поймёте, действительно ли вы боевое братство или нет. Все лучшие, как и худшие, качества человека словно аккумулируются в эти моменты. Иногда видишь фотографии тех лет и удивляешься – до чего красивый край! А потом вспоминаешь, что многих ребят, с которыми ты стоял плечом к плечу, уже нет в живых…
- Учитывая опасности, как семья вас отпускала в командировки?
- Мне всегда помогали в сборах. Моя супруга всегда понимала меня в моих стремлениях. Наверное, потому, что её работа раньше тоже была связана с правоохранительными органами – она следователь. У нас четверо детей. Но только выйдя на пенсию, я понял, как тяжело им было ждать меня, как они за меня переживали… Поэтому я очень благодарен судьбе за то, что на моём пути встретилась эта замечательная женщина, а также те, кого я называю друзьями. Недаром лучшим пожеланием в среде военнослужащих является пожелание крепкого тыла.
