Сегодня, 26 апреля, отмечается 139 лет со дня рождения великого татарского поэта Габдуллы Тукая. Слишком короткая наполненная трудностями и трагедией жизнь длиною в 26 лет стала настоящим культом для татар. Свой литературный путь он начинал в Оренбурге.
Шесть семей Тукая
Нет, это не история о страстях, изменах или бурной личной жизни. Великий поэт, чьи строки и сегодня трепещут в сердцах, так и не обрёл собственного дома, не знал тепла семейного очага. Он никогда не был женат, хотя друзья настойчиво пытались свести его с достойными женщинами. Но речь не о любви — а о шести семьях, в которых ему довелось жить. Шести приютах, шести углах, где он искал то, что другим даётся просто по праву рождения: дом.
Габдулла Тукай появился на свет в деревне Кушлавыч недалеко от Казани весенним днём 26 апреля 1886 года. Но радость его рождения быстро омрачилась горем: отец умер, едва мальчик открыл глаза на этот мир, а спустя четыре года ушла и мать. Так, не успев понять, что такое семья, он остался совсем один.
Отчим, не пожелавший брать на себя чужие заботы, отправил мальчика к деду — старому мулле Зиннатулле. Но и там Габдулле не было места. Время стояло голодное, лишний рот в доме означал лишнюю тяготу. Дед, суровый и озабоченный выживанием, не видел в нём наследника — лишь обузу.
Тогда дед решил отправить внука в Казань — в приёмную семью. Возможно, впервые в жизни мальчик почувствовал тепло: его приняли с лаской, накормили, дали кров. Но счастье длилось недолго. Через два года приёмные родители заболели и, не справляясь с тяготами, вернули его обратно.
Снова поиски, снова чужие пороги. Дед, словно передавая ненужную вещь, искал, куда бы пристроить внука. И нашёл — в селе Кырлай жил бедный крестьянин Сагди. Бедный, но не бессердечный. Он взял Габдуллу, потому что в деревне лишние руки — не обуза, а подспорье.
Здесь не было места детству. Тяжёлый труд, грубая пища, холодные зимы. Мальчик рос худым, болезненным, но вынужден был работать наравне со взрослыми.
В 1895 году судьба сжалилась над ним — он уехал к сестре в Уральск. Купец Усманов, в доме которого он нашёл приют, оказался человеком добрым. Здесь Габдулла наконец смог учиться. Он жадно впитывал знания, изучал русский язык, открывал в себе талант. Окружающие замечали: этот хрупкий юноша с горящими глазами — необыкновенный. Но даже здесь он оставался гостем.
Шесть семей. Шесть попыток обрести дом. Шесть раз судьба будто подставляла плечо — и снова отстранялась. И всё же именно эти скитания, эта боль, это одиночество сделали его — Тукая. Поэта, который писал не только о любви к родной земле, но и о вечной тоске по тому единственному месту, где тебя ждут. А его так никто и не дождался.
Бунтарь и революционер
1905 год. Империя трещит по швам. В воздухе пахнет порохом и свободой. На татарском языке, долго загнанном в узкие рамки религиозных школ, вдруг зазвучали газеты и журналы — дерзкие, гневные, полные надежды. И среди них — голос Тукая.
Он не просто пишет. Он набирает буквы в типографии, чувствуя под пальцами шершавую бумагу, правит чужие тексты, а ночами спешит записать свои. Стихи, статьи, фельетоны — всё пропитано революционным огнём. Он не призывает к бунту — он уже живёт им.
Его дебютное стихотворение «В саду знаний» печатают в Оренбурге, в сборнике, приуроченном к выходу журнала «Эль-гаср-эль-джадид». Это скромное начало станет отправной точкой для человека, который перевернёт татарскую литературу.
Тукай не просто пишет стихи — он создаёт новые жанры. Политическая поэзия, где каждая строка — вызов самодержавию. Художественная сатира, которая бичует взяточников, лицемеров и угнетателей. Революционная лирика, зовущая народ к пробуждению.
Он не просто поэт — он голос эпохи. И потому с особой яростью обрушивается на тех, кто, по его мнению, предаёт идеалы свободы.
Тукай ненавидел компромиссы. Он считал, что писатель, идущий на сделку с совестью, перестаёт быть писателем. Сагит Рамиев, поэт, живший в Оренбурге, начал работать в редакции газеты «Баян-эль-хак», которую Тукай считал слишком умеренной. Реакция? Жестокий фельетон, где Рамиев выставлен предателем идеалов. Шариф Камал, работавший в оренбургской либеральной газете «Вакыт», тоже получил свою порцию критики. Для Тукая не было «полутонов» — либо ты с народом, либо против него.
Издатели оренбургских газет и журналов не раз звали Тукая к себе. 40 рублей жалованья — сумма по тем временам немалая. Но он отказался. В письме друзьям он объясняет: «Из Оренбурга я получил письмо, приглашающее на работу в газету «Вакыт». В журнал «Шура». Дают в месяц 40 рублей жалованья. Я сейчас не могу ехать туда, потому что пререкался через газету с оренбургскими писателями. Поэтому они не мне адресовали письмо, а приглашали меня через моего товарища».
Он не мог принять их предложение — ведь это значило бы признать их правоту. А для Тукая принципы были дороже денег.
«Проснитесь!» — шепчет строка за строкой. «Вы достойны большего!» Но царская цензура не дремлет. За агитацию среди рабочих типографии его вышвыривают на улицу. Без работы, без гроша — но с непогасшим словом внутри.
Пламя друзей
В 1907-м он приезжает в Казань — город, который станет для него и домом, и полем битвы. Здесь он сходится с теми, кто, как и он, верит в новую эпоху: первый татарский большевик Хусаин Ямашев, писатель-бунтарь Гафур Кулахметов, драматург Галиаскар Камал.
Вместе они зажигают «Яшен» — «Молнию». Первый сатирический журнал, где каждый номер — как удар хлыста. Остроумные пародии на богачей, злые фельетоны о чиновниках-взяточниках, стихи, от которых сжимаются кулаки.
Но Тукай не просто обличает — он видит. Видит, как голодают крестьяне в деревнях, как надрываются на фабриках рабочие, как бесправна татарская женщина, запертая в четырёх стенах. В 1911-1912 годах он едет по России — Уфа, Троицк, Астрахань, Петербург. И везде — одна и та же картина: нищета, бесправие, отчаяние.
«Осень. Ночь. Уснуть нет силы.
За стеною ветер плачет;
То не ветер: люд голодный
В страхе смерти лютой плачет».
Эти строки — не метафора. Это крик земли, по которой он прошёл. Крик матерей, у которых нет хлеба для детей. Крик рабочих, которых жрёт фабричная машина.
Но Тукай не просто оплакивает — он верит. Верит, что этот народ, забитый, но не сломленный, однажды распрямит спину.
Венцом его сатиры становится поэма «Сенной базар» — ядовитая, беспощадная, словно удар кинжалом. Здесь и жадные купцы, и продажные муллы, и чиновники, для которых закон — что дышло.
Цензура в ярости. Полиция шлёт доносы: «Возбуждает к ниспровержению порядка!» Но как запретить ветер? Как арестовать молнию? Тукай уже не просто поэт. Он — голос. И этот голос звучит, даже когда его самого уже не будет в живых.
Пять встреч с любовью
Он считал себя некрасивым. Низкорослый, с бельмом на глазу — разве может такой нравиться женщинам? Особенно когда вокруг столько статных, уверенных в себе мужчин. Габдулла Тукай привык к одиночеству, к тому, что его любят лишь строки, а не он сам.
Их история уместилась в пять встреч. Пять коротких мгновений, которых хватило, чтобы в сердце поэта поселился её образ. Она стала его музой. Вдохновением. Той, ради которой хотелось писать еще ярче, еще смелее.
Но... 1913 год. Тукай умирает. Чахотка медленно душит его, превращая в тень. Зайтуна приезжает в больницу Клячкина, стоит за дверью, ждёт. А он не пускает: «Пусть уходит... Я не хочу, чтобы она видела меня жалким и слабым...». Так и не увидевшись в последний раз, они прощаются.
Зайтуна выходит замуж. Живёт долгой жизнью. Но в 1944 году, через 30 лет после смерти Тукая, она пишет воспоминания. О тех пяти встречах, которых хватило, чтобы навсегда остаться в истории. И даже ее сын, Атилла Расих, получит премию имени Тукая. Будто сама судьба протягивает нить через годы.
Они не успели. Не успели сказать главное. Не успели обнять друг друга в последний раз. Но пять встреч — это больше, чем целая жизнь без любви. А его стихи... Они всё ещё для неё.
Не в деньгах счастье?
Он был самым высокооплачиваемым поэтом Казани. 50 копеек за строчку — сумма, на которую можно было снять меблированную комнату на целые сутки. Его гонорары текли рекой, но не задерживались в карманах: книги, помощь друзьям, стипендии для талантливых студентов — деньги уходили так же легко, как и приходили.
Но при этом у него не было дома. Отель «Булгар» на углу улиц Татарстан и Московской. Здесь, в сырой и холодной комнате №40, жил человек, чьи строки грели тысячи сердец. Современники вспоминали: стены покрывались инеем, от промозглого воздуха щемило в груди. Для Тукая, чьи лёгкие уже подтачивал туберкулез, это было медленной пыткой.
Сегодня эта комната — памятник. Но тогда она была просто дешёвым ночлегом для поэта, который мог бы жить в роскоши, если бы копил деньги, а не раздавал их.
Перед смертью Тукай распорядился последними 500 рублями — огромной суммой по тем временам. Не родным, не друзьям, а учебным заведениям, чтобы талантливые дети из бедных семей могли учиться. Даже умирая, он думал не о себе.
Он знал, что болен. Ещё в 1907 году военкомат, взглянув на его истощенное тело и хрипящие легкие, освободил его от службы. Но Тукай упрямо отказывался лечиться. В статье для «Ялт-Йолт» он писал с горькой иронией: «То ли из чрезмерного фанатизма, то ли по иной причине, с самого детства я не верил медицине. Всегда сравнивал докторов, которые любую болезнь объясняют «нервами», с бабками, которые винят во всем «мор».
Но в апреле 1913 года, когда силы уже покидали его, он добровольно пришел в клинику Клячкина. Может быть, в последний раз надеясь на чудо.
36 дней в больничной палате. 36 дней агонии. Пока поэт боролся за каждый вздох, книгоиздатели уже делили его наследие. Один из них, самый наглый, принёс договор к постели умирающего — подписать, пока ещё теплая рука может держать перо.
Тукай умирал в нищете, хотя его стихи уже тогда стоили дороже золота. Он оставил после себя не деньги. Не дом. Не семью. Только строки, которые до сих пор горят. И 500 рублей, превратившиеся в тысячи судеб, которым он помог даже после смерти.
