Оренбуржец Дмитрий Бабков – участник двух значимых событий в истории новой России. В 90-ые он совсем ещё юношей прошёл Первую чеченскую кампанию, а в 2022 году оказался на новых землях в период спецоперации против Украины. Дмитрий Бабков – обладатель медали «За храбрость», автор книги «Чёрный тюльпан» об участниках локальных войн, а также – директор МКУ «Благоустройство и озеленение». Журналист «АиФ в Оренбуржье» встретилась с ветераном СВО, чтобы расспросить о буднях спецоперации, возвращении на Родину и о том, каким он видит будущее страны.
«Нельзя остаться в стороне»
Дина Елманова, «АиФ Оренбург»: Вы прошли чеченскую кампанию, став бывалым бойцом. Решение об участии СВО приняли незамедлительно?
Дмитрий Бабков: У меня не было сомнений касательно участия. А как же? Там же наши ребята воюют! Поэтому после 9 мая я оставил пост в «БиОЗе», собрал вещи и отправился на передовую.
Через Херсонскую область – в Николаевскую. Ехали вместе с другом детства – на передовой уже находился его племянник. Мы прибыли в то же подразделение. Вся служба проходила полностью на Южном направлении.
Когда были в Херсонской области, враг подорвал Каховскую ГЭС. Нам пришлось оперативно собираться, сниматься с позиций. Хорошо, никто из наших не пострадал. Постоянно перекликались, сверялись, все ли на месте. Только укрылись в лесу – новая напасть. ВСУ заметили наше передвижение и подожгли рощу. Пришлось уходить.
- В 90-ые Вы участвовали в Первой чеченской кампании. Насколько отличается СВО от той войны?
- Кардинально. Во время чеченской нашими противниками были вооружённые бандформирования. И в то время лобовые столкновения были одним из основных способов ведения боя. Из особо «навороченной» техники тогда были приборы ночного видения. Сейчас – целый арсенал. От тепловизоров до дронов. Да и «группа поддержки» у Украины несравнимо больше – всё НАТО сбежалось. Когда проверяют амуницию пленников, нередко попадаются приборы польского, германского производства. И бои сейчас имеют другой характер, дистанционный. Смысл бежать по полю к противнику, когда его можно вычислить по приборам и отработать?
Для меня разница, конечно, в личном восприятии. Когда ты старше, уходить на фронт уже страшнее. В Чечню меня забрали сразу через полгода срочной службы. Мне было 19. Но когда тебе значительно больше, ты уже понимаешь, сколько всего ты можешь потерять. Тогда, в юности, ко всему относишься проще.
- Что было самым сложным в быту на передовой?
- У нас было очень простое обустройство. В телерепортажах часто показывают блиндажи, в которых даже плакаты с рисунками висят, но нам было некогда, так как мы находились в движении. Главное – чтобы связь была. И зарядки для телефонов и техники. Спать приходилось когда придётся. Два часа поспал – уже за счастье. Но это всё не так раздражало, как мыши. В одном из новых регионов они расплодились в огромном количестве, так как с полей не убрали зерно. Даже коты были бессильны – мыши на них просто не реагировали. С помощью сухпая мы приманили ласку, и вот тогда грызуны от нас поотстали.
- Во время СВО вы дважды были ранены. При каких обстоятельствах попали в госпиталь?
- Ранение я получил из-за попадания дрона в машину.
Дрон вообще штука коварная, большая часть проблем и ранений происходит именно по их вине. ВСУ вообще обожают обстреливать машины, так как они вычисляются очень быстро – по поднятой пыли. Дрон прилетел по машине с правой стороны, я будто оглох на некоторое время. Кости в обеих руках были серьёзно повреждены. Ребята наложили жгуты раненым. Хорошо, что нас успели довезти до медиков.
Я прошёл несколько госпиталей, в том числе в Херсоне, Ростове, Москве. Врачи многие гораздо моложе меня, но их выдержке, спокойствию и работоспособности только удивляешься. Они многих бойцов ставят на ноги. Лично у меня извлекли 62 осколка. Жалко, что не всех солдат с поля боя удаётся вытащить. Они во многом из-за этого и погибают – не успели вывезти из-под обстрела – и они истекли кровью.
Жизнь после СВО
- Когда бойцы стали возвращаться со спецоперации, у многих стали выявлять признаки постравматического стрессового расстройства, которое нередко выявляют у бывших военных. Есть ли у вас метод выхода из этого состояния?
- Это на самом деле очень большая проблема. Я всегда на это смотрел так: руки-ноги у меня есть? Голова есть? Значит, жив, и надо двигаться дальше. Но так, конечно, относятся далеко не все. Кому-то оторвало конечности, кто-то даже ходить не может. И тут главное – твёрдо знать, для чего ты живёшь. Если вернуться на прежнюю работу нельзя – вспоминать, чем увлекался. Кто-то вон в патрули записывается. Кто-то с молодёжью работает. И ещё – важна поддержка близких, которые будут напоминать, что он не один и он нужен. Да и вообще жить стоит уже ради товарищей. Тех, кто всё ещё воюет, и тех, кто не вернулся из боя. Чтобы потом, как говорится, не стыдно было им в глаза смотреть.
- Некоторые бойцы носят с собой чебурашек как талисман. Какой личный талисман у вас?
- У меня – мой личный номер! Как выдали ещё в советской армии, так до сих пор и ношу. Товарищ отлил для меня образец, из золота – его и ношу. А насчёт чебурашек… Да, их действительно носят многие. Особенно, если это подарок. Причём у чебуршек есть один очень хороший функционал – они выручают в кромешной темноте. В прямом смысле слова. Вскочил по тревоге, нужно хватать личные вещи. Как их не перепутать в темноте? Нашарил чебурашку на рюкзаке – «о, значит, моя поклажа!»
- Какой Вы видите победу в СВО?
- Она должна произойти. Как была цель поставлена в первые дни – к ней мы и должны прийти. Как рождённый в СССР, я прекрасно понимаю, что Украина, ставшая орудием в руках НАТО, просто идёт на самоуничтожение как страна и оплот нации. Смотреть на это больно. Вот эти вбросы на национальную, религиозную тематику – думаете, эти темы просто так муссируются? Как говорится, всегда ищи, кому это выгодно, чтобы народы внутри одной страны начинали ненавидеть друг друга. По своему опыту я знаю, что это не прокатит. На передовой нет разницы, кто ты – русский, татарин, ингуш – мы все в одной упряжке и воюем за общее будущее.
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
