Он в буквальном смысле сожрал родную мать. Но получил за это всего 14 лет тюрьмы. Никто не мог предположить, что на фоне злоупотребления алкоголем человек постепенно превратится в животное.
Нечеловеческое поведение
Тень от Сергея Гаврилова ложилась на стены убогой квартиры, как пятно крови на грязный снег. Двадцать восемь лет, тюремный срок за плечами, а впереди — только бесконечная пьяная муть да скандалы с матерью. Она, седая, измождённая, всё ещё верила, что из него выйдет человек. А он уже давно перестал им быть.
Он не мечтал о человеческой плоти с детства, не резал бездомных кошек и не ловил ворон на задворках. Нет, он просто плыл по течению сломанной жизни, где каждый день был чуть темнее предыдущего. Тюрьма не сделала его монстром — она лишь притупила в нём всё, кроме злости. А злость, как известно, требует выхода.
Деньги. Всё всегда упиралось в деньги. Мать, сгорбленная над крохотной пенсией, отказывалась давать ему на водку. И в тот вечер, когда её «нет» прозвучало особенно резко, что-то в нём щёлкнуло.
Он даже не помнил, как оказался у неё за спиной. Как пальцы впились в её шею. Как её глаза, широкие от ужаса, застыли в немом вопросе.
А потом... Потом был «ужин». Он просто ел. Потому что мясо было под рукой. Потому что ему было всё равно.
И когда следователи вломились в квартиру, они нашли не кровавую бойню, а обычную кухню. Где на столе лежали остатки еды. Где пахло жареным. Где сидел сын. И улыбался.
Холодный подход
11 января 2009 года. Старая женщина, сжав в костлявых пальцах пенсию — эти жалкие, выстраданные годы бумажки, — даже не подозревала, что отсчитывает последние часы. Её взрослый сын, опустошённый, как выжженный пустырь, пришёл не за теплом, не за словом, а за деньгами.
«Дай на пиво», — буркнул он, даже не глядя в её глаза.
«Нет. Пора бы уже самому зарабатывать», — ответила мать, и в её голосе дрогнула усталая твердость.
Но Гаврилов не хотел слушать. Он хотел пить. И чтобы никто не мешал.
Кирпич. Тяжёлый, шершавый, холодный. Он даже не искал оружие — оно само легло в его руку, будто ждало этого момента. Удар. Глухой, короткий, как щелчок выключателя. Потом — шнур, впивающийся в морщинистую шею. Последний хрип. Тишина.
Тело он выволок на балкон. Зима. Морозный воздух прикончил то, что не успел сделать он сам. Труп закоченел, как старая ветошь, и Гаврилов забыл о нём на несколько дней.
Отсутствие души
Деньги кончились быстро. Жрать хотелось. И вот он снова на балконе. Взгляд скользит вниз —ноги матери, синие, скрюченные. И тут в его голове, словно гнилой орех, раскалывается мысль. Нож. Разрез. Мясо.
Сковорода зашипела, макароны впитали жир. Потом —Он бульон, густой, наваристый. Картошка вперемешку с солью и смертью.
Он ел. И даже не поперхнулся.
Этот кровавый кошмар мог бы длиться вечность, если бы в тот роковой день участковый не постучал в дверь Гаврилова. Переступив порог, он застыл, будто врезался в невидимую стену. Воздух был густым от запаха железа и разложения, а на полу, среди хаоса мебели и тёмных пятен, лежало то, что ещё недавно было человеком. Слова застряли в горле, превратившись в беззвучный стон.
Людоеда скрутили мгновенно — словно дикого зверя, вырвавшегося из клетки. Суд вынес приговор: 14 лет и 3 месяца. Цифры, прозвучавшие как насмешка, будто капали на раскалённые угли общественного бешенства.
Сеть взорвалась. Гнев, страх, недоумение — волны ярости бились о берега экранов.
«Разве это достаточная плата за растерзанную жизнь?» — вопрошали одни.
«Четырнадцать лет? Он снова убьёт. Его место в психушке, за решёткой из мягких стен!» — вторили другие, представляя, как тот монстр однажды выйдет на свободу.
«Это не болезнь… Это — пустота. Отсутствие всего человеческого», — холодно резюмировали третьи.
