Еще одна премьера в Оренбургском драмтеатре

 И в первом же акте «между Мужчиной и Женщиной случилось все, или почти все, что вообще может случиться между мужчиной и женщиной. Но дальше они превратились в людей. С болями, страстями, проблемами». Так в нескольких предложениях драматург и режиссёр из Москвы Семён Злотников описал смысловое наполнение своего произведения.

  Мы беседуем с гостем, который ставил спектакль, о пьесе, театральной жизни в целом и его пути в искусство в частности.

Каждый спектакль - уникальный «живой организм»

- Семён Исаакович, Вы в Оренбурге уже не первый день. Нашли материал для новых пьес?

- Я почти ничего не видел. Выхожу из репетиционного зала только для того, чтобы поесть, принять душ, поспать и обратно в театр. Сейчас работа в таком режиме ведётся почти во всех театрах. Это прежде во МХАТе, когда все сидели на зарплатах, можно было репетиционный процесс растягивать. А теперь всё происходит намного мобильнее. Пьеса «Пришёл мужчина к женщине» - спектакль двух актёров. Они всё время на сцене, за два часа «проживают» практически целую жизнь.

- Актёрам позволительно вносить коррективы в спектакль? Или Вы относитесь к режиссёрам-«тиранам»?

- Актёр, подобно писателю, делает материал из себя. Просто у него больше ничего нет. И чем богаче актёрская жизнь, тем лучше для театра и зрителя. Да, актёр не может импровизировать в тексте, менять слова местами, но у него есть возможность «играть свою тему». В театре, как в музыке: все играют Бетховена, но каждый исполнитель в рамках тех же нот раскрывает свою тему.

- Как звучит спектакль, который увидят оренбургские зрители?

- Наверное, Бог послал мне две удивительные индивидуальности - Алсу Шамсутдинову и Сергея Кунина. Я трижды ставил эту пьесу в разных театрах, и каждый раз спектакль получился другим, потому что он - «живой». Благодаря артистам я каждый открываю что-то новое в пьесе, которой уже 35 лет. Всё действие закручено вокруг того, что пришёл мужчина к женщине раньше, чем была назначена встреча. В старой версии он нечаянно является раньше на 25 минут. Женщина только пришла с работы, даже не успела переодеться. Чтобы купить квартиру, она долго копила, потом обставляла… В этот раз мне захотелось сменить атмосферу. Я подумал: «Как это сделать? Что если героиня только въехала в квартиру…

- В ипотеку купленную…

- Точно в ипотеку. И в квартире идёт ремонт. Мебель не привезли. Есть только кресло, сундук и коробки. А Мужчина не просто явился не вовремя: он перепутал даты и пришёл раньше неделю и 25 минут. Женщина его совсем не ждала. От этого хода пьеса приобрела ещё большую динамику, комичность ситуаций. Она встречает Его в комбинезоне - такая Золушка, которая постепенно превращается в прекрасную принцессу.

- Зачем потребовалась такая трансформация?

- Мне захотелось поменять зрительный ряд. Подумал, что опять кровать, тумбочка, приёмник уже надоели.

Дверь в театр открыл Сергей Юрский

- Вы в драматургию пришли из спортивной журналистики? Путь был извилистым?

- Вернувшись из армии, я устроился на работу в газету «Физкультурник Узбекистана» (Семён Злотников окончил Ташкентский университет отделение русской филологии. - Ред.). И волей судеб оказался в молодёжной театральной студии. Мы ставили поэму Вознесенского «Оза».

- Но ведь автор был запрещённым?!

- Что Вы?! Вознесенский был очень популярным в те годы. И уже «разрешённым». На него Хрущёв «накричал», «топнул ногой» в начале 60-х. Андрей Андреевич приходил к нам на репетиции. Мне позволили попробовать себя в режиссуре. К сожалению, руководитель театральной студии, очень талантливый человек, умер и в 24 года я занял его место. Потом я поехал в Москву, Ленинград и понял, что театральная жизнь там. Да и вообще меня, молодого человека, манила «большая жизнь». В столицах много ходил по театрам…

- Как зритель?

- Конечно. Смотрел разные пьесы. Классику, современные пьесы. Когда видел советские, всё мне в них не нравилось. А ведь драматурги были замечательные - Арбузов, Розов. Я даже имел наглость, не написав к тому моменту ни одной собственной пьесы, отправить сестре письмо, в котором утверждал: «Я смогу лучше». В те годы я не думал про написание пьес. Я просто любил театр и актёра Сергея Юрского. Тогда его все обожали. Он и сегодня знаменит, но не так. Да, сейчас, думаю, никто из российских актёров не имеет той славы Сергея Юрского.

Не представляю, чтобы сейчас я так поступил. Но у молодого человека нет «тормозов»: я взял свой рассказ, маленькую повесть и, дождавшись после спектакля Юрского у служебного входа БДТ, вручил их ему. Говорю: «Прочтите». А он: «Телефон указали?».

Буквально на следующий день в многотиражке текстильного института под названием «Кадры - стране» раздался звонок. Мне звонил САМ Юрский. Я даже присел: это было всё равно, что меня на аудиенцию пригласил какой-нибудь испанский король. Когда мы встретились, Сергей Юрский сказал: «По-моему, Вам надо писать пьесы».

- Какая вещь открыла Вам «дверь в театр»?

- «Записки альтруиста». Это была повесть небольшая про человечка, который писал в ООН с просьбой помочь женщине, которая живёт с ним по соседству, нищему , которого он встретил на улице.

Сладко-горький вкус театра

- Вас приняли быстро в театральное сообщество?

- По театральным меркам - да. Через два года меня уже поставили на сцене. Поставить предложил опять же Юрский. «Взял меня за руку» и привёл в Театр комедии. Войти в театральное весьма консервативное сообщество даже сегодня непросто, а в советское время было очень и очень непросто. Скажем, в те годы на пути каждой пьесы стояло 32 инстанции, начиная с театрального завлита, парткома театра и т.д. Однако Юрскому поставить мою пьесу не дали: он тогда в опалу попал, его с телевидения убрали, в кино не снимали. Но на моё счастье в театр, когда я в него «одной ногой» влез, пришёл режиссёр Пётр Фоменко. Ему позволили…

- Долго Вы так в раскоряку стояли: одной ногой в театре, другой нет?

- Несколько месяцев. До сих пор удивляюсь, как всё получилось. Сегодня, когда ставлю пьесы (даже свои), не понимаю, как можно пьесы писать. Писатель видит жизнь, а режиссёр читает то, что ему предложили, и смотрит, как герою отреагировать.

- Часто мнение Злотникова-режиссёра и Злотникова-драматурга не совпадает?

- Часто. Иногда, когда не согласен с текстом или развитием действия, говорю актёрам: «Пойду, поругаюсь с драматургом. Он здесь неправ».

- В одном из интервью Вы сказали, что у театра сладко-горький вкус. В чём его сладость?

- В сиюминутности. Писатель никогда не узнает реакции на своё произведение. Даже если даст книжку почитать знакомому, вряд ли он услышим больше, чем: «Читал. Было интересно». А, сидя в зале, я получаю полный набор эмоций. Зритель меня не знает и своих чувств не скрывает.

- Он может вносить коррективы?

-Конечно. Если зал молчит, актёры начинают играть по-другому, «нажимая». В результате появляются иные смыслы. В прозе такое невозможно.

- А горечь в чём?

- В колоссальной зависимости результата от режиссёра, актёров. Из прозы слов не выкинешь, а тут иногда думаешь: «Обрезали. Пойду за кулисы, наподдаю им». Придёшь в гримёрку, а актёр с распростёртыми объятьями: «Сеня!». И все отрицательные эмоции пропадают.

Зрители «потеряли вешалку»

-Вас в театр «за руку привёл» Юрский. А вы кого-нибудь приводили?

- Если не сотни, то десятки. И это не хвастовство. Многих рекомендовал в Союз писателей, который в советские времена был «хлебной карточкой». В театральный институт поступить помогал. Я шёл навстречу человеку, а не профессии. Пусть поэт он бездарный, и стихи плохие, но как представлю, сколько он мучительно думал, ночей не спал. Стихи - это его дети, а дети имеют право быть некрасивыми. Их можно похвалить сдержанно, найдя положительные стороны.

Помню, я говорил Эжену Щедрину и Юрию Каменецкому, которые писали пьесы вместе, что это невозможно. Но они восприняли моё замечание скептически, а потом стали киносценаристами. В кино работать в паре можно, потому что сценарий сочиняется по эпизодам: пьесу так не создать.

- Хороша ли пьеса можно понять по первым строчкам, или надо дочитать до конца?

- Обычно двух страниц хватает.

- И какие сейчас пьесы авторы приносят молодые авторы?

- Жизнь меняется, и театр тоже. По-моему в нём стало больше жизни, а я хочу видеть жизнь, в которой нет лжи, то есть искусство. Когда я в 1978 году написал пьесу «Пришёл мужчина к женщине», она попала под запрет. Премьера состоялась через два года в Хабаровске. Там режиссёр сумел пробить цензурный номер. Через полгода пьесу поставили в Москве в театре Пушкина, потому что был номер: в Хабаровске разрешили, значит, можно ставить по всему Советскому Союзу. После премьеры в Москве меня вызвали на ковёр в министерство культуры. Какие-то полковники в отставке написали групповое письмо: «Как могут на советской сцене ставить ТАКОЕ?» Сегодня «Пришёл мужчина к женщине» называют самой целомудренной пьесой. Я никого не критикую, просто если меня что-то не устраивают, говорю: «Я чего-то не понимаю». Если кто-то смотрит то, что показывают. Значит, это кому-то нужно. Жаль, что от этого человек беднее становится.

- Принято было считать, что театр начинается с вешалки. Сейчас с чего?

- Сегодня зритель минует вешалку, театр превратился в прислугу, особенно в московских театрах, где зритель случайный. В столице на спектакль многие приходят для того, чтобы «отметиться». В антракте они дружно уходят в буфет и уже не возвращаются. Люди уже могут люди себе позволить прийти в зал в пальто, в грязных сапогах. Это мировая тенденция. Мне кажется, что Оренбургу крепко с Рифкатом Вахиловичем - он однокурсник Бориса Морозова, Иосифа Райхельгауза - нынешних супер-режиссёров, в нём та же «закваска». Наверное, высокое понимание театра сегодня я встретил в Оренбурге - вдали от «бомонда». Здесь великолепные артисты, дело поставлено профессионально, и зритель сохранил «вешалку». Хотя есть небольшие островки, где сохранился трепет перед театром.

- Получается, сбывается пророчество Рудика из «Москва слезам не верит», что «ничего не будет: ни кино, ни театра, ни книг, ни газет… будет одно сплошное телевидение!»?

- Я рад одному, что уже не застану это время. Но, мне кажется, мы идём к этому: сейчас у людей сознание становится клиповым. На телевидении мелькают кадры, на дискотеках - люди. Человек в театр просто не может сосредоточиться. Он говорит режиссёру: «Давай короче». Я в Будапеште видел чеховский «Вишнёвый сад» в одном (!) акте, хотя у Антона Павловича он в четырёх. Режиссёр объяснил, что люди не досиживали до конца, пришлось сократить пьесу вполовину. Люди боятся опоздать после спектакля на трамвай. Я этого не понимаю.

- Откуда силы черпаете, чтобы жить, пытаться понять и работать?

- Работа и даёт. Если бы не она, мне было бы неинтересно. Самое главное в жизни – творческое начало, которое можно найти в любой профессии. Я познаю жизнь через театр, Вы - через профессию журналиста. Начинаю писать пьесу и понимаю, что чего-то не знаю. Читаю, куда-то еду. Была у меня «Дурацкая жизнь» про сейсмолога, научившегося предсказывать землетрясения. Ради этой пьесы я поехал на Камчатку, в Ташкент, которые трясёт, встречался с учёными, много узнал о физике землетрясений. Я своими детям всегда говорил: «Работайте, где хотите. Но выбери себе такое дело, чтобы на всю жизнь, чтобы даже на необитаемом острове с тоски не пропали». Почему многие не выдерживают одиночной камеры? Потому что не о чем подумать.

- Это ваш девиз по жизни?

- Один из них. Другой: «Груз не то, что несёшь, а что не можешь сбросить». Если тебе радостно. То даже большой груз не тянет к земле.

В ТЕМУ

Пять назад Семён Злотников послал пьесу «Полосатая жизнь» на конкурс в театр-школу современной пьесы. Не под своей фамилией, а под псевдонимом Савелий Клюка. Написал биографию - абсолютный стёб. И занял призовое место. Ему прислали грамоту за подписью Галины Волчек. Эта награда он считает самой дорогой, потому что он её сам заработал, а не его «имя». Так проверяют свои способности. Возможности и профессионализм японцы…

Смотрите также:

• На сцене «Голубая камея», или Пусть живет любовь! →
• Анна БОГДАНОВА: О музыке, искусстве и 80-х →
• В Орском драмтеатре гремят премьеры →